Аксинья La Paloma: «Скетчинг – это взял и бахнул!»

Аксинья — скетчер-перфекционист с сияющими глазами, она обожает учиться, живет в мире своего воображения и делает паузу в рисовании только, пожалуй, на время сна.

А еще La Paloma редко бывает довольна собой. Те работы, которыми Аксинья гордится сейчас, запросто могут быть подвергнуты беспощадной самокритике уже через пару месяцев. Такое конструктивное недовольство собой и результатами творчества — топливо для постоянного развития.

15 февраля стартует премьерный авторский онлайн-курс Аксиньи «Акварельный скетчинг. Перезагрузка».

Новый преподаватель в Школе — отличный повод пообщаться и узнать о человеке больше. Поговорили с Аксиньей о скетчинге, вдохновении и самокритике.

И да, «la paloma» — «голубка» с испанского ;)

— Ты рисуешь, «сколько себя помнишь». А можешь рассказать о каких-то ярких или забавных моментах, с этим связанных?

— По рассказам мамы, самый ранний эпизод вот какой. Я была очень неспокойным ребенком, часто болела, плакала, и минуты моего затишья были редкостью. Как-то мама утром просыпается — тишина, заходит ко мне в комнату, а я сижу разрисовываю свои белые колготки — дефицит по тем временам. Нашла, называется, чистую поверхность!

Мой папа очень хорошо рисовал. Как-то на моем детском столике нарисовал диснеевского Гуфи. Меня это так поразило! Он и маме рисовал на праздники всяких милых зверушек, гномов... Мне это казалось шедеврами. В общем, я очень живо реагировала на искусство с самого детства.

Помню этот восторг от того, что можно взять и из ничего что-то сделать, нарисовать. В детском саду я была готова бесконечно делать всякие открыточки, поделки, рисунки — улучшать что-то дорисовывать...

— Так вот они, источники питания твоего вечного рисовательного двигателя!

— Да, и со временем это не прошло, как бывает у многих детей. Я просто умоляла родителей отдать меня в художку. Поступила я туда, когда была уже классе в шестом.

Гимназия, в которой я училась, была очень серьезная, приходилось много заниматься. Алгебра мне не давалась, и мама пугала: «Еще одна тройка, и в художку не пойдешь!». Такой вот стимул учиться.

Мне очень повезло с одним из преподавателей в художественной школе. Звали его Сергей Владимирович Попов. От него осталось такое светлое впечатление. И, как оказалось, он сыграл в моей жизни существенную роль.

Только недавно мама мне рассказала, что она как-то решила меня все-таки забрать из художественной школы, а Сергей Владимирович ее переубедил: «Ну, что вы думаете, она лучше алгебру будет понимать, если рисовать перестанет?! Оставьте талант в покое, пусть творит!»

— Художественную школу ты закончила раньше обычной. Рисовала после этого «в свободном режиме»?

— В каникулы у нас под Тольятти устраивали «Летнюю творческую школу» — что-то вроде летнего лагеря для талантливых детей. Организатором «школы» была Лидия Валентиновна Семенова, ныне директор «Тольяттинской филармонии».

Приезжали разные преподаватели из Москвы, дети, которые очень серьезно занимались музыкой, танцами, рисованием. Собирались действительно увлеченные люди, как педагоги, так и ребята. Создавалась такая потрясающая творческая среда, и именно там я поняла, что не просто хочу рисовать, но еще готова и «пахать».

Ночью свет на этажах отключали — детский лагерь все-таки. А нам с моим приятелем Мишей спать некогда, нам композицию надо делать — сидим и рисуем полночи в туалете, так как свет оставляли только там.

— После гимназии ты поступаешь на факультет журналистики Тольяттинского государственного университета? Предполагаю, что это была «обычная история»...

— Да, обычная история, когда родители говорят: «Ну, кем ты будешь после художественного вуза? Учителем рисования! Нет, давай-ка о настоящей профессии подумай!».

— Получается, ты стала профессиональным художником «вопреки» обстоятельствам?

— Я бы не называла это «вопреки». Я человек такой, что все, что ни делаю — стараюсь делать на все «сто».

На журфаке я училась на повышенную стипендию, потом получала специальную стипендию от мэра, перевелась на четвертом курсе в московский Институт журналистики и литературного творчества, и в итоге с красным дипломом закончила вуз со специальностью «литературный критик».

Все это время я рисовала, и шла к своей цели планомерно. У меня не было такого: «все бросить и рисовать». Всему свое время.

— Когда ты поняла, что пришло время Британской высшей школы дизайна?

— Нужно было продолжать художественное образование, чтобы быть в контексте. Британка как раз в этом и помогает. 

Из тебя, как из шкафчика вытряхивают все содержимое, все твое «барахло» и говорят: «А вот посмотри, как это делают другие классные художники! Попробуй!». 

Учат не вариться в собственном соку, анализировать и других художников и себя — как и почему ты это делаешь.

— Во время учебы в Британке я поняла, что скетчинг — это мое. Тогда этот жанр только-только начинал себя показывать в России, и я по-сути была одним из первых скетчеров.

У меня тогда часто так выходило: сделаешь набросок — класс, рисунок «на бело» — ерунда. И я начала это анализировать — сидела, смотрела на набросок, на работу, на набросок, на работу... И поняла.

Набросок я делаю смело — бахнула и все! А когда начинаешь все выравнивать в финальной работе, то вся живость теряется. Потому и решила не замыливать, не умучивать рисунок, а сохранять живость и легкость.

Лучше сделать двадцать набросков, и один будет удачным, чем выверять линию в рисунке — двадцать раз ее стирать и заново рисовать.

Все меня терзали тогда вопросами: «А почему все такое кривое и незаконченное? Почему линия не ровная?». А я эту свою неровную живую линию выжимала каким-то адскими трудами, сложно было расслабиться...

— Я очень спокойно и планомерно шла к тому, чтобы заниматься только рисунком и зарабатывать на этом. Рисовала и рисовала, со временем количество переросло в качество. Начали появляться первые заказы...

Мне нужно было понимать уровень своей востребованности как художника. Я шла к этому моменту, когда востребованность гарантирует нормальную жизнь.

Чтобы быть художником и зарабатывать этим, нужно очень много труда, я это понимала. Все свободное время посвящала этому.

Столько упорства у меня не было даже когда похудеть нужно было! Сама себе поражаюсь — встать в шесть утра и поехать рисовать «ню»? Не вопрос. Сижу в холодном промозглом автобусе и думаю: «Вот же, тяга к искусству!»

— Что такое скетчинг для тебя?

— Скетчинг для меня — это не стиль, не направление, это подход. Что-то легкое и эмоциональное.

Может быть, было и нелегко во время рисования, но в работе этой тяжести быть не должно. На мой взгляд, это достигается за счет скорости рисования. Если ты способен рисовать один скетч десять часов и сохранить легкость — это гениально, но не мой вариант.

Я всегда на каком-то адреналине сходу придумываю и композицию, и цвет, и саму историю. Пока я впечатлена чем-то и чувствую это, я быстро зарисовываю свое живое впечатление.

Скетчинг — это отвага и слабоумие. Всегда это повторяю.

— Как ты можешь описать свой стиль?

— Мне очень важно слушать себя. Для меня мир — это куча маленьких деталей, я все замечаю, люблю всякие милые мелочи. Я стала анализировать, что я люблю, что я читаю, о чем фильмы смотрю. Стала прислушиваться к себе  и так пришла к своему стилю.

Я постоянно что-то придумываю, разные истории, представляю что-то фантасмагорическое. Например, разговариваю с тобой и представляю, как у тебя уши вырастают до огромных размеров. Живу больше в воображаемом мире. Из этого вдохновение, пожалуй, и черпаю.